Мне купили планшет. Развлекаюсь.

Все пили, я рисовала.

У меня грязные волосы, я не чистила зубы со вчерашнего утра, у меня болит голова, текут слёзы из глаз, насморк. Моя одежда воняет смесью табака и винных паров. Я настоящая леди.

Мишки умеют кататься на автомобиле.
Выпить с новым учителем в родном лицее коньяка без закуски - отнюдь не дурно.
Если притворяться болеющим, кося от института, можно в самом деле заболеть.

Нужно отметить, что по-французски слово "набросок" переводится как "ébauche".

Каждый знает множество примеров подобных персонажей-они вполне однотипны. Их можно сразу разоблачить по сморщившейся недовольной физиономии, неприятным внешним данным, явной умственной ограниченности. В общем, по весьма неказистому виду. Люди эти, обычно, занимают незначительные (если не сказать - незавидные) должности, но, если и высокие, то не сильно примечательные.
Примером может считаться, например, наша школьная уборщица, Вера Павловна. Наделённая великими полномочиями мыть сортиры и коридоры, но, обладая достаточно малым спектром возможностей и прав, она довольствуется любой возможностью подгадить жизнь каждому, кто наступит на сантиметр только что вымытого ею пола.
Кроме того, только в нашем лицее существовали по меньшей мере ещё человек семь подобных существ. Начиная от парочки охранников, заканчивая чудеснейшим нашим завучем. Суть одна - люди, не думаю что осуществившие свою детскую мечту ( например, у меня не было мечты работать охранником), не представляющие из себя ровно ничего, по всей видимости, несчастные, корчут из себя властелинов своего угла со шваброй/картиной/телефоном. Тётенька, на протяжении двадцати, а то и больше лет, восседающая на стуле в самом последнем зале Третьяковской галереи, никогда не забудет напомнить тебе о том, что ты громко разговариваешь, некультурно себя ведёшь, громко цокаешь каблуками, близко подошёл к картине, громко смеёшься, о том, что здесь нельзя фотографировать. И заявлено это будет с таким визгом, с таким выражением лица, будто ты только что изнасиловал мёртвого енота. Объяснения не принимаются - только перебиваются. Эти люди запрограммированны, с ними невозможно договориться. Фотоаппарат без вспышки, выкладывать никуда не буду, фотографирую не работу, а людей, это нужно для сбора материала по композиции, это нужно, чтобы написать картину, чтобы через двести лет она висела в этом самом зале, блять! Но нет, в этом зале она - король и бог, она - повелитель, она представляет собой хоть что-то, и рвётся это доказать. Моська.
Конечно, в институте тоже присутствует великолепный представитель этого подвида - и короткие толстые ножки, и карликовый рост, и упёртость, и самомнение. Конечно, в художественном институте она - не художник, да и не очень-то значительная у неё должность. Но строит она даже ректора. Между вариантом прийти позже/на следующий день, но хорошо порисовать и вариантом прийти чётко в девять тридцать и, просыпаясь, читать книжку до двенадцати, для неё, конечно, приемлем только второй. Этих людей будто клонируют и рассылают в каждое заведение.
Их ничтожность вызывает жалость, но именно её и невозможно к ним проявить из-за их упёртого лая.

до сих пор воняют верблюдом.

оказывается, можно встретить только десяток верблюдов и одного ишака.
Но по сути там интересно.

Март снегом по улицам стелится.
Из окна смотрю на улицу.
У прохожих унылые лица.
Это привычка - хмуриться.
Луна огромная, кажется, рядом.
Кошка села на форточку, щурится,
Глядит немигающим взглядом.

Что же ты пялишься, глупая,
Своими глазами-лупами,
Лапами переступая?
Боль в голове - ударами.
Нелепая и тупая.
Деревья стоят трупами.
Агония голубая.